- Развенчание иллюзий существования человека: Чоран Э.М.
История - это смесь вальса со скотобойней.Вчера, сегодня, завтра - всё это категории из лексикона челяди.Для праздного человека, надменно водворившегося в Безутешности, - прошлое, настоящее и будущее - это только переменчивые обличья одного и того же недуга.И недуг этот равен по объёму бытию, он собственно и есть бытие.
__________________________________
Эмиль Мишель Чоран (1911–1995) — одна из самых загадочных фигур в европейской философии XX века. Румын по рождению, француз по призванию, мыслитель по роду занятий и радикальный пессимист по убеждениям, он до сих пор вызывает ожесточенные споры вокруг своей личности.Великий французский мыслитель размышляет о жизни и смерти, сохраняя ясность логического построения и беспощадную четкость формулировок.
• Французские критики порой наделяли Сиорана самыми громкими эпитетами, вплоть до "величайшего французского прозаика наших дней". Некоторые, наиболее темпераментные, в полемическом задоре отдавали за одну-единственную страницу его книг все сочинения Альбера Камю, писали, что для "любителя французской литературы появление каждой новой книги этого румына является настоящим праздником". Столь высокая оценка его творчества не может не удивлять, особенно если учесть, что Сиоран действительно был румыном, иностранцем (как, впрочем, и Мирча Элиаде с Эженом Ионеско, его знаменитые соотечественники, тоже внесшие значительный вклад в культуру приютившей их страны), освоившим французский язык уже взрослым. Однако факт остается фактом: приехав во Францию, Сиоран стал самозабвенным служителем французского языка и превратился в одного из лучших французских стилистов. Талант Сиорана, его острый ум, оригинальность его мышления сделали его популярным писателем Франции, получившим особое признание в интеллектуальных кругах. На него ссылаются, его много цитируют, потому что его творчество - значительное явление как современной французской словесности, так и современной французской философии.
- В.А.Никитин "Сиоран,или горькие силлогизмы на вершинах отчаяния".
Полностью по ссылке:
http://www.philology.ru/literature3/nikitin-03.htm
• “Судорожное”, “конвульсивное” письмо Чорана — уникальное соединение порыва и оцепенелости — движется по-змеиному неуловимо и, при всей своей мозаичности, как-то странно живет. Продвигаясь от вокабулы к вокабуле, от пробела к пробелу мельчайшими мышечными сокращениями, чорановская “словомысль” (сказал бы Анри Мишо) гипнотизирует, приковывает читателя: она всегда находится как раз на той точке, где остановился сейчас наш завороженный взгляд.
Ко всему этому, Чоран — по крайней мере зрелый, 60-х годов и позднее — меньше всего “стилист”, ювелир слова. Вопреки видимости, он не виртуоз афоризма — напротив, он подрывает самодостаточность, ограненность афоризма изнутри (кроме того, разрушая его в “Записных книжках” многочисленными вариантами, приводимыми тут же). С прежним собою, приезжим из захолустья, заново учившимся в 40-х годах чужому языку и потому маниакально озабоченным безупречностью, чеканностью каждого выражения, Чоран вскоре расправляется в обычной своей беспощадной манере. Свидетельством этому — многие самокритичные страницы “Записных книжек” (плюс развенчивающая вчерашнего кумира статья 60-х годов о Валери, сокрушительный тон которой долгое время смущал потом самого Чорана). Так что никакой щегольской отточенности, привычно связанной для нас с жанром остроумного афоризма XVII века, продуманного барочного “кончетто”, тонкой эпиграмматической “шпильки”, ни в черновых записях, ни в опубликованных книгами “беловиках” у Чорана искать не стоит. Как нет у него — в сравнении, скажем, с поэтической афористикой Рене Шара — и никакой лирики, оракульской темноты (по Чорану, “даже микроскопические примеси поэзии делают прозу удушающей”). Здесь — совсем иное. Пользуясь чорановским образом, с которого наша публикация начинается, я бы сказал, что перед нами тут каждый раз не формула мысли, а ее эпитафия. Как заметила Сьюзен Сонтаг, отрывистый стиль для Чорана — “принцип... познания: любая хоть чего-нибудь стоящая мысль обречена у него сейчас же терпеть поражение от другой, которую сама втайне породила”.
В этой схватке без победителей Чораном, по-моему, движут не императивы чисто словесного блеска: его слово — редкость в новейшие времена! — совершенно прямое, не разыгранное, не подкрашенное литературностью, не инкрустированное просторечием. И если он вообще признает над собой хоть какую-то “внешнюю” власть, то речь тут о силах совсем иного масштаба и свойства: моралист нигилистической эпохи, фанатик сомнения, он одержим тягой добраться до настоящего себя, дойти до дна, им правит аскетическая логика самоистязания, даже самоизничтожения. В дело при этом идет все: даже месть за утраченный рай детства, нищенскую, горькую, бесплодную жизнь поколений предков и несостоявшиеся судьбы друзей юности, больше того — даже собственные оскудение и крах, хандра и скука, немота и боль, которыми Чоран, вслед, например, за Паскалем, по-своему дорожит. Однако мучению, как и мысли, — можно сказать, мучению-мысли, — предела нет. Но искатель ведь и не ждет примирения: “С Невозможным, — пишет он, — поладить нельзя”. Древние говорили о неведомом боге (Deus absconditus); я бы назвал Чорана его послушником и свидетелем. Отсюда его беспрерывные молитвы и отречения, “признания и проклятия”.
“Подпольный парадоксалист” в мышлении, невыносимый мизантроп в быту, он и в повседневном своем существовании был отшельником, столпником — и это в многолюдном, общительном Париже. Затворническое житье в тесной комнатке под крышей, бесконечные ночи без сна (с двадцатилетнего возраста он мучился тяжелой бессонницей и постоянной мыслью о самоубийстве), нескончаемые болезни (неврастения, ревматизм, невралгические боли, хронический синусит, омертвение конечностей, ослабление и потеря слуха), жесточайшая вегетарианская диета (он не раз говорил, что философия для него коренится в физиологии), страстный отказ даже от любимых сигарет и кофе, подхлестывавший его, впрочем, ничуть не меньше самих этих повседневных наркотиков, чтение индусских, арабских и европейских мистиков — из этого состоял его обиход многие десятилетия. Плюс редкие встречи со считанными друзьями (кроме упомянутых ниже, назову экзистенциального философа Габриеля Марселя и абсурдистского драматурга Артюра Адамова). Плюс письма и вести из Румынии, с которой — и особенно со своим деревенским детством — он никогда мысленно не расставался (впрочем, для Чорана память — разновидность склероза, не зря Стайнер говорит про “обызвествленное прошлое” на чорановских страницах). Да еще немногие по-настоящему близкие книги, особенно — русские (в прошлом остались увлечения Кьеркегором и Бергсоном, Ницше и Рильке, Шестовым и Малларме, которого он в 1936 году пробовал переводить на румынский). И совсем уж изредка (слишком мучительно!) — музыка, и прежде всего перешедшее к нему от матери преклонение перед Бахом.
До середины 60-х Чоран, автор пяти небольших и непривычных по форме книг, оставался известен лишь считанным единицам, но зато каким! Его ценили Мишо и Беккет, Элиаде и Целан, Пас и Ионеско, Макс Эрнст и Пьер Булез, и уж для них он был мыслителем уникальным и эталонным. Первый всплеск читательского интереса к Чорану приходится на 1965 год, когда его давнюю, первую на французском языке книгу “Уроки распада” перепечатывают в карманном издании. В 1967-м выходит развернутая статья Сонтаг о Чоране. Но действительную известность Чорану, как говорил он сам, принесли парижские студенты и лицеисты после мая 1968 года (к середине 70-х эту их инициативу подхватило радикально настроенное студенчество Испании, где чорановского “Злого творца” запретила в 1973 году католическая цензура). От присужденных ему в 60-е и 70-е премий Чоран, не выносящий ничего публичного, отказывается. В 1987-м его последнюю изданную при жизни книгу постигает, по его собственным словам, “унизительный успех”: если за двадцать лет разошлось лишь 500 экземпляров книги “Горькие выводы”, то теперь 30 тысяч экземпляров “Признаний и проклятий” исчезают с прилавков за несколько месяцев. Сам Чоран с этого времени от писательства отходит и живет в полном уединении.
Между тем его мировая известность год от года растет. Значение этого неудовлетворенного искателя и беспредельного скептика для словесности и мысли конца ХХ века — очередной чорановский парадокс! — бесспорно. Перечеркивавший написанное каждым новым росчерком своего пера, он сумел, казалось, сделать невероятное: в очередной раз, вслед за другими героями и мучениками предела в современной литературе от Бодлера до Бланшо, утвердить и выстроить слово на его невозможности.
Бориса Дубин из Вступления к книге "Эмиль Мишель Чоран
Записные книжки 1957—1972 гг (Фрагменты книги)
Полностью здесь:
http://magazines.russ.ru/inostran/1998/11/chorn.html
- Эмиль Чоран - После конца истории.-2002
https://vk.com/doc-123708210_441278639
В сборник вошли избранные произведения знаменитого французского философа Э. М. Чорана (1911 —1995).
- Эмиль Чоран - Искушение существованием.(Мыслители XX в.).-2003
Российский читатель впервые получает возможность познакомиться с творчеством французского мыслителя Э. М. Сиорана (1911-1995). Его произведения, написанные ярким языком, проникнуты тревогой за судьбы человека и человечества, в них - размышления (порой горькие) о смысле человеческой жизни, о нравственном кризисе, переживаемом современным обществом. Немало страниц посвящено России, русскому
народу, его культуре и литературе, которые Сиоран хорошо знал и высоко ценил.Книга представляет интерес для всех, кто интересуется развитием современной философской мысли.
- Эмиль Чоран - Признания и проклятия.-2004
В одной из последних своих книг (1987) великий французский мыслитель продолжает размышлять о жизни и смерти, сохраняя ясность логического построения и беспощадную четкость формулировок.
- Эмиль Чоран - Горькие силлогизмы.-2008
https://vk.com/doc-123708210_441278284
В известной степени от мрачных мыслей спасает благополучное состояние дел в обществе и вера в прогресс. Напротив, крах парламентаризма и слабость либерально-демократического режима укрепляют у граждан, особенно у интеллигенции, комплекс национальной неполноценности.
В этих условиях архетип романтического мышления довольно четко накладывается на мировоззрение: неверие в социальный, промышленный, политический и научный прогресс обусловливает разочарование в современном обществе и ведет к разочарованию в человеке. Отсюда настроение безнадежности, отчаяния, "космический пессимизм", "мировая скорбь".Пессимистическая философия Э.М.Сиорана в основных своих параметрах продолжает традицию Ницше. Пожалуй, он единственный после Ницше философ, который виртуозно владеет искусством афоризма. Как и Ницше, он "философствует поэтически". Но одновременно и полемически: у него, как и у Ницше, все фразы полемичны и вся его мысль диалектически противоречива.
Творчество Сиорана насквозь антимонологично и антидогматично. К нему, как к ни одному другому философу, применимо высказывание Поля Валери: "Самые значительные мысли - это те, которые противоречат нашим чувствам".
- Жан Бодрийяр,Эмиль Мишель Чоран - Матрица Апокалипсиса.Последний закат Европы.-2015
Нужные и важные тексты от двух великих мыслителей современности Жана Бодрийяра и Эмиля Мишеля Сиорана (он же Чоран) в сборнике под дико пафосным названием «Матрица Апокалипсиса. Последний закат Европы».
В сборнике представлены отрывки из книг Бодрийяра «В тени молчаливого большинства» и «Прозрачность зла», а также отрывки из книг Чорана «Механика утопии», «Падение во время», «История и утопия», «Горькие силлогизмы».
- Селин О.(ред.) - Апокалипсис смысла.Сборник работ западных философов XX - XXI веков.-2007
В данный сборник вошли работы известных западных философов XX - начала XXI вв. Рено Генона, Георга Зиммеля, Жан-Люка Нанси Элвина и Хелди Тоффлеров, Витторио Хёсле, Эмиля-Мишеля Чорана. Все эти мыслители изучали проблемы глубокого кризиса современного мира и дали свою, порой писсимистическую оценку состояния человеческого сообщества в XX - начале XXI столетия.
Разложение заложено в самой природе, что невозможно отрицать. Но без временного ограничения оно - незапамятное и неизбежное зло, к которому мы привыкли как к чему-то обязательному и естественному. А разложение цивилизации - творение наших рук и нашего воображения - особенно тягостно потому, что представляется случайным, сознаваемой или несознаваемой обреченностью. Человеку выпадает время, в котором ему удастся если не процветать, то, по крайней мере, жить, и совершенно очевидно, что он свыкается с этим. Но вот ему угрожает падение, последствия которого пока трудно представить.
- Аббаньяно Никола - Мудрость философии.-2000
https://vk.com/doc-123708210_441277871
"Что могут нам сказать философы о проблемах, интересующих человека? Среди этих проблем центральной и господствующей как раз и является сам человек, то есть его роль, его природа, его судьба". Эти слова выдающегося итальянского философа Н. Аббаньяно являются лейтмотивом его "Мудрости философии". 24 очерка, написанные им в конце 70-х - начале 80-х гг., представляют собой нечто вроде собеседования ее автора с представителями различных школ и течений философской и научной мысли, являющихся, если не считать Ницше, его современниками. Панорама развития философии XX века освещается изнутри самого процесса философствования и по каждой персоналии (Хайдеггер, Шпенглер, Сартр, Витгенштейн, Фрейд и многие другие) отдельно.
- Ленель-Лавастин А. - Забытый фашизм:Ионеско,Элиаде,Чоран.-2007
Национальный вопрос особенно болезнен для стран, претерпевших национальное унижение, таким унижением было поражение фашистской Румынии во Второй мировой войне. Одним из способов восстановления национального престижа является воздвижение на пьедестал исторических героев нации. Для Румынии ими стали выдающийся ученый М. Элиаде, известный публицист Э. Чоран и драматург с мировым именем Э. Ионеско.
Автор книги, не умаляя их профессиональных заслуг, сосредоточивает внимание на социально-политических взглядах, гражданской позиции в трагичные для страны годы фашизма. Доказывая на огромном фактическом материале их профашистские настроения, А. Ленель-Лавастин предостерегает современные поколения от некритической эйфории в отношении «великих румын», способной объективно привести к поддержке обретающего силу неофашизма.
- Зонтаг С. - Мысль как страсть.-1997
https://vk.com/doc-123708210_441277980
В книгу включены избранные статьи из всех трех на сей день вышедших, не раз' переизданных и переведенных на многие языки сборников эссе американской писательницы, исследователя и критика современной культуры Сьюзен Зонтаг.
- Малышев М.А. - Э.М.Чоран.Развенчание иллюзий существования человека.-2014
Статья посвящена исследованию иллюзий в творчестве Эмиля Чорана, французского мыслителя румынского происхождения. Чоран называет себя скептиком, но его скептицизм не сводится ни к отрицанию, ни просто к сомнению, а включает стремление к ясности, а следовательно к многогранности постижения жизни человека. Как мыслитель-скептик Чоран раскрывает ряд фундаментальных иллюзий, свойственных человеческому существованию: одержимость славой и утопической погоней за светлым будущем, а также обнажает парадоксы, связанные с проблемами смерти и самоубийства. Согласно его экзистенциальному скептицизму в онтологическом плане небытие имеет те же права, что и бытие, ибо все что существует, рано или поздно обречено на забвение. Отсюда следует его предостережение по поводу как поспешных и безапелляционных суждений, так и попыток построения универсальных философских систем. Философия Чорана связана со стремлением во всяком явлении видеть его антипода, с принципами приоритета экзистенциального сомнения над безоглядной верой. Согласно мыслителю, человек не по своей воле заброшен в бытие и обречен на страдания, которые окупаются привилегией быть, то есть быть избранником, способным познать горести и радости бытия.